Кланы Пустоши - Страница 14

– Не стрелять!

За телегой стонал раненый, из дома доносились детский плач и причитания женщин. Макота, выбравшись из-за бочки, подбоченился.

– Ну так чего, ты не знаешь, чё привез мой караван? Дык я обскажу. Я ж выгодную сделку совершил, слышь, Ефра, обменял мясо сайгаков на одну редкостную штуку. Сам я в оружии не очень кумекаю, но мне сказали, она называется «миномет калибра сто двадцать миллиметров».

Суровое лицо Ефраима дрогнуло, в глазах мелькнул страх – лишь на мгновение, однако Макота заметил. Атаман не умел ни писать, ни читать, но в людях разбирался хорошо, иначе не стал бы тем, кем стал. Фермер испугался, а значит, пора было выложить все начистоту.

– Я сказал «одну редкостную штуку»? – произнес Макота громко, чтобы слышали все на фермерском дворе. – Не-не, то я ошибся. Минометов у меня два. Я, слышь, завел связи среди оружейников, думаю перебраться в Харьков. Но это позже, ясное дело. Щас надо все вопросы здесь порешать. Так ты слушай… все слушайте! Минометы стоят там, – он махнул рукой за ограду. – Они на холмах спрятаны, каждый мои люди охраняют. Помногу людей. Прежде чем вы их найдете и раздолбаете, ферму сравняют с землей. – Атаман замолчал, предоставив Ефраиму самому делать выводы.

Фермер быстро сделал их и спросил:

– Сколько?

– Половину, – сказал Макота. – А чего? Скоко и с остальных.

Ефраим качнул головой:

– Четверть.

– Половину. Почему я тебе скидку делать буду?

– Четверть. Спалишь ферму – вообще ничего не получишь.

– Та не важно оно мне. С Бориской все одно покончу, не буду сговариваться. Не люблю я его, он гордец. Я, слышь, и так имею с других фермеров больше, чем могу потратить.

– Много не бывает никогда, – возразил Ефраим. – Хорошо, треть. И тогда завтра я не стану помогать Джай-Кану.

Атаман чуток поразмыслил, широко улыбнулся и, шагнув к фермеру, протянул руку:

– Лады, треть твово урожая каждый сезон.

Ефраим посмотрел на ладонь Макоты. Лицо его окаменело. Атаман руку не убирал, глаза поблескивали зло, безжалостно. Фермер скрипнул зубами и пожал мягкие пальцы врага.

Теперь спасти Бориса Джай-Кана могло только чудо. Но в эти жестокие времена чудеса перестали случаться на Земле.

* * *

Пьяное веселье на первом этаже Дворца каждую минуту могло превратиться в стрельбу с поножовщиной. Разобрав старые стеллажи на доски, бандиты разожгли костер прямо посреди зала. Люди атамана вопили во все горло; хохоча и ругаясь, плясали пьяные шлюхи. Сквозь шум иногда доносились крики женщин, которых притащили с фермы Бориса Джай-Кана.

Макота устроил свои апартаменты на третьем этаже. Зрительные залы бывшего мультиплекса и бар на втором отвел под склады, первый этаж отдал своим людям.

Завернутый в простыню атаман, посасывая погасшую трубку с выжженной на чашечке буквой «М», разглядывал через большое окно спальни задний двор, где стояли машины клана. Снизу доносились грохот, звон и крики. Обычно Макота поддерживал дисциплину, но после разорения фермы Джай-Кана хлопцы имели право расслабиться. В конце концов, эта ферма защищалась дольше всех.

Ему и самому не помешало бы выпить. Повернувшись, атаман окинул взглядом широкую кровать, где в ворохе смятых простыней лежали две девицы, недавно привезенные из Харькова. Одна рыжая, вторая блондинка. Как же их звать? Вроде Чеченя говорил имена… Макота не помнил. Он шагнул к кровати и, щелкнув пальцами, велел:

– Вон.

Блондинка спала, а рыжая приподняла голову и посмотрела на хозяина пьяными глазами. Возле кровати стоял столик, на нем – полупустой графин с вином, тарелка с остатками закусок, два бокала. Осколки третьего лежали у ножки кровати.

– Вот коровы! – Атаман был рачителен и трепетно относился к дорогим вещам. – Слышь, это ж, как его… хрусталь!

Проснувшаяся блондинка томно изогнулась на подушках. Рыжая, улегшись поперек кровати, подперла кулаками подбородок.

– Ну разбили, – сонно протянула она.

Макота схватил ее за волосы. Шлюха взвизгнула, длинные ногти царапнули атамана по лицу.

– Ты чё делаешь?! – Разъярившись, он ткнул рыжую кулаком в лицо, а блондинку пнул так, что она слетела на пол.

Рыжая, похоже, была совсем дурой – до сих пор не поняла, куда попала и кто перед ней. Она что-то вякнула, и атаману пришлось еще пару раз стукнуть ее, чтобы заткнулась.

– Осколки подобрать! – велел он. – И вон отсюда! Быстро, ну!

Блондинка схватила с кровати ночную рубашку, натянула поскорее и, ползая на четвереньках, собрала все, что осталось от бокала. Рыжая кое-как выпрямилась, по щекам ее текли слезы.

– Ну ты, бесстыжая! – рявкнул Макота. – Валите отседова обе!

Когда девицы убрались, он оделся, повесил на ремень пистолет с ножом, нацепил соломенную шляпу с широкими полями и вышел в коридор. Но тут же вернулся, чтобы накинуть на плечи свою любимую куртку из крепкой черной кожи, с рыжими вставками на плечах, без которой редко показывался на людях.

* * *

Стоя у дверей своих апартаментов, атаман глядел на Чеченю. Тот морщился, трогал стянутое повязкой плечо и часто прикладывался к бутылке.

– А потом он наружу выскочил и давай по мне палить…

– Ну а ты чего ж по ему не палил?

Чеченя облизнулся и глянул по сторонам, будто ожидая услышать подсказку. В бутылке оставалось на глоток, не больше.

– Шакаленок из-под махины своей выстрелил. Из-под этого…

– Из-под «Панча», – напомнил Макота.

– Ага. На землю упал и вперед. Револьвер у него. По ногам мне! Сапоги испоганил, плесень!

Атаман перевел взгляд на щегольские сапоги порученца. В голенищах зияли внушительные дыры.